Каждый год иеромонах Варфоломей начальник Никольского подворья Валаамского монастыря г. Сортавала приезжает на свою малую родину в село Казачья-Локня Суджанского района Курской области на могилу мамы. 

Отец Варфоломей учился в Курске, затем уехал на Валаам, где был послушником, затем монахом, иеродиаконом Валаамского монастыря.  У отца Варфоломея по г. Курску и области очень много духовных чад, с которыми каждый раз встречается: поддерживает, дает советы и молится за них. Курские паломники, которым посчастливилось побывать на Валааме, знают: их всегда приветливо встретит земляк, поможет, расскажет, вразумит.

 Несколько лет назад иеромонах Варфоломей говорил о том, как будут ухудшаться отношения с бывшей братской республикой. Делал это с болью, как человек, чье детство прошло в приграничном районе, где до сих пор говорят на смеси русского и украинского языков.

В 2017 г. отца Варфоломея из дьякона в священнический чин  рукоположил святейший патриарх Кирилл. Патриарх читал тайные молитвы о снисхождении благодати на будущего батюшку. Он вручил отцу Варфоломею священнические одежды и Служебник – книгу с богослужебными текстами. После богослужения патриарх тепло поздравил иеромонаха Варфоломея, дал ему свое наставление и подарил крест. «Господь дал вам дар служения, и я благословляю вас совершать службы каждый день», – сказал патриарх Кирилл.

Вот и прихожанам нашего храма посчастливилось помолиться на Божественной литургии, которую возглавил иеромонах Варфоломей. В этот день в храме было очень много паломников с других храмов - это духовные чада отца Варфоломея. В своей проповеди отец Варфоломей выделил главные постулаты для нас: " Терпение, смирение и кротость , а четвертая любовь." После литургии задать вопрос и побеседовать с батюшкой мог каждый желающий, а их было очень много. Всем обратившемуся батюшка дал добрый совет, кого поддержал, кого приободрил, утешил. Общение с таким батюшкой помогает приобрести ответы на самые главные вопросы о любви и смысле нашего земного бытия, о том как правильно жить и спасать свою душу от зла и греха. 

В заключении беседы иеромонах Варфоломей поблагодарил настоятеля протоиерея Алексея Пряжникова, протоиерея Алексея Попова  и всех прихожан за теплую встречу, за вкусную трапезу, которую приготовили наши повара, за интересные вопросы и искренние беседы и , уходя, всех благословил.

Интервью иеромонаха Варфоломея.

— Отец Варфоломей, расскажите пожалуйста о Вашем детстве, юности, как формировалось ваше отношение к труду?

Родился я 11 июня 1952 года, в селе Казачья-Локня Суджанского района Курской области, как мне рассказывали, это был тёплый день. Семья у мамы была большая, в колхозе заработков практически не было, и поэтому через полгода мама отдала меня в детский дом. В дальнейшем моё детство было связано с путешествием по детским домам. В итоге я оказался в городе Курск, в детском доме №2.

В 1959 году, началась моя учёба в школе, так как мы находились в детском доме до пятого класса, то нам никуда не надо было ходить, школа находилась здесь. В классе, в котором я учился было около 30 человек. Детство мне дало много: нас приучали к труду, к сельскохозяйственным работам. У каждого из нас был небольшой приусадебный участок, у меня было две грядки, длинной три метра на полтора, и на эти грядки, я мог сажать всё что захочу, семена были в неограниченном количестве.

Когда ты живёшь в коллективе: в детдоме, армии, какой-то структуре, – это очень напоминает монастырскую дисциплину, но, конечно, это не совсем монастырь. В монастыре тебе приходится самому, через духовника, приходить к евангельскому монашескому образу жизни, к необходимости оказывать послушание и трудиться (в том числе и в молитве), чтобы духовно возрастать.Внешняя дисциплина послушания вроде бы очень похожа и там и там, но в монастыре все делается прежде всего ради Бога, а в мирских организациях о Боге или совсем не вспоминают или он где-то на заднем плане.

Из детских воспоминаний я хорошо помню, как полетел первый космонавт. Когда мне исполнилось тринадцать с половиной лет, наш детский дом расформировали, причина была одна: после войны появились дети алкоголиков. Детей, которые оставались, старались раздавать, а в детском доме оставались больные дети, со всевозможными отклонениями. Мне же сказали, что у меня есть мама и я написал ей письмо. Она меня забрала к себе в деревню, но не сразу. Заканчивал школу в своем родном селе Казачья Локня. У меня было желание учиться, поэтому мои оценки были четвёрки и пятерки. Единственные трудности, которые мне пришлось претерпеть в школе, были связаны с тем, что я был левша, и меня заставляли писать правой рукой, – это наложило определенный отпечаток на мою детскую психику. А в зрелом возрасте, мне всё равно пришлось вернуться к левой руке. 

Когда мы заканчивали восьмой класс, начался набор в училище, в Донецке, его проводил Николай Иванович Протапенко. Я долго думал стоит переезжать или нет, ведь в школу, которая находилась в Судже приходилось ходить несколько километров, поэтому принял решение переехать в Донецк, где поступил учиться в ГОРПТУ №22 на столяра-плотника. Училище закончил в 1969 году с одной тройкой по дисциплине физическая культура. Я был небольшого роста, как и моя мама. Поэтому я начал заниматься спортом, чтобы подтянуть физкультуру и полюбил спорт. Помню, как в ПТУ я приходил на кухню, и бабушка повар подкармливала меня, она всех называла "Душенькой". В ПТУ, я не испытывал никаких обременений, нас водили в театры, на футбол. Еще мы часто ездили в цирк, где была цирковая бочка и там на мотоцикле с закрытыми глазами ездил мотоциклист, и я мечтал научиться кататься на мотоцикле, но это была не правильная мысль, так как это была бравада. Мы смотрели фильмы, особенно мне запомнились постановки "цыганка Аза" и "Вечера на Хуторе близ Диканьки". В сентябре нас отправляли на уборку урожая, мы собирали помидоры, виноград, арбузы. Всё было нормировано, например, надо собрать двенадцать ящиков винограда в день.

Когда мы выпускались из ПТУ меня направили в Шахтострой управление №5 при строительном тресте. Там я работал каменщиком, и достиг определённых успехов, мне доверяли класть наружную стенку.

В 1970 году, я закончил автошколу и меня забрали в армию. Я прошел курс молодого бойца, а после меня направили для дальнейшей службы в Германию. Когда нас привезли, один майор спросил: «плотники есть?» Я в шутку ответил вопросом: «а гроботесы не нужны? »
 

— Вот ты гроботес и нужен. А после забрал к себе. Он меня спросил, какие ты соединения знаешь?
— Ласточкин хвост, в пол дерева, под 45 градусов, угловые соединения.
— Годишься.

Так я попал в роту ремонта машин, в город Веймар.

 
— Что вам запомнилось больше всего из вашей трудовой деятельности?

 
— Работал я в тресте жилищного хозяйства: сначала мастером, затем старшим мастером, был секретарём партийной организации, председателем товарищеского суда, председателем садоводства. Но вот что запомнилось больше всего. У нас на работе произошёл несчастный случай, который решил мою судьбу в дальнейшем. Это было, когда я работал на Северной станции аэрации в Ольгино, управдомом. Один брат вышел проверять отстойники куда попадал активный ил. Это ил с помощью насосов отправлялся за несколько километров на иловые карты. Проверять эти отстойники надо было с фонарём, но Владимир (так звали работника) пошёл с открытым огнём. Произошёл страшный взрыв, поскольку там был газ-метан. Владимир упал в котлован от взрыва. Бетонные кольца колодца разорвало как яичную скорлупу. Бетон упали внутрь, и тело Владимира находилось в самом низу.

Мне пришлось выехать на место трагедии вместе с милицией и судмедэкспертами. Меня попросили достать тело. Вместе с напарником, которого звали Виктор, нас опустили на стропах[1] в котлован, глубина которого была девять метров. Мои ноги стояли на крюках, руками приходилось держаться за тросы, которые были разлохмачены, через перчатки я получал проколы, наверное, можно было получить заражение крови.

Мы нашли изувеченное тело Владимира. Взяв дощечки мы сделали «качельки» на крюках строп, и начали потихоньку поднимать тело.

Перед спуском мы прекрасно понимали, что это дело очень небезопасное, потому что неизвестно в каком состоянии находились оставшиеся бетонные кольца котлована, они могли обрушиться на нас. Помню перед тем как спускаться, я взглянул на небо в сторону Востока и подумал: «Аще останусь жив, уйду в монастырь». Сам не знаю как, но в голове это пролетело по старословянски. После того как подняли моего напарника, начали поднимать меня, в это время бетонные кольца и плиты зашатались от вибрации, которая шла от автокрана. Когда меня подняли, то сразу подумал: «Слава Богу, остался жив».

— Отче, расскажите пожалуйста, как началась ваша взаимосвязь с монастырями, с Валаамом?

— Только приехав на Валаам, я начал познавать Бога ближе. У меня появился духовный отец – иером. Иоль. Когда я был на валаамском скиту Александра Свирского я занимался йогой и спортом, а отец Иоль говорил мне: «Владимир, нет тебе благословения здесь бегать, здесь же не Олимпийская деревня, и тем более я не благословляю заниматься индуистскими практиками». 

Крест, который подарил мне мой духовник в 1999 году, до сих пор на мне, даже веревочку старался без нужды не менять. На скиту Александро-Свирского, я начал понимать, что такое духовная жизнь. После этого мне довелось побывать в Псково-Печёрском монастыре. Там ко мне пришло окончательное понимание: вот она моя жизнь. Но затем снова наступило время, когда я все-таки сомневался, что мне делать, в каком направлении двигаться. В этот момент мой друг Николай говорит: «поехали к Николаю Гурьянову[2]». На Колиной машине поехали к старцу. В монастыре нас к нему не пускает монахиня. Коля говорит ей: «ты чего здесь раскомандовалась, иди и скажи старцу, приехал Владимир, хочет знать – идти ему в монастырь или нет?» Выйдя от старца, монахиня говорит: «не только можно, но и нужно, и как можно быстрее». После благословения старца Николая, я снова поехал в монастырь на Валаам. На исповеди у Владыки Панкратия спрашиваю: как мне быть? Хочу остаться в монастыре, был на скиту, произошли такие-то перемены, уже не хочется покидать монастырь, для меня он стал близким, родным домом. Владыка ответил: поезжай домой, получи благословение от мамы. Мама не благословила. Но я приехал и стал рабочим, а потом трудился во славу Божию.

На скиту Александра-Свирского случился пожар и скитоначальником поставили монаха Варлаама. Отец Варлаам постоянно всех выгонял, но меня оставил, сказав при этом: «Володенька, оставайся, я тебя сделаю начальником», на что я ему не без гордости ответил: «отец, ты меня не можешь сделать начальником, это только по Воле Божией может произойти». Это был первый раз, когда я открыто пошел против начальства, совершенно не задумываясь над тем, что Воля Божия часто передается именно через начальствующих. Мы остались на острове вдвоем, я ему готовил. Сварю кашку, селедочку в молочке обмочу, почищу от косточек, а он говорит: «хорошо то как, Володенька, ты очень вкусно готовишь». Когда он ел, я ему читал святых отцов, а затем наоборот. Его келья находилась над моей и все время был какой-то стук. Я не мог понять что это за стук, но позже догадался, – это он бил земные поклоны, просил у Господа прощение.

Был такой случай на скиту: уснул я в келье и на меня пошли бесовские нападки. Свело руки и ноги, хочу перекреститься, но не могу. Потом все-таки встал, помолился Богу, иду в подвал, хочу приготовить себе покушать и вдруг слышу голос: «Иди туда, вот туда». — Да не хочу я никуда идти, некогда мне шататься здесь. А голос снова говорит: «иди туда!» И я пополз как кролик в пасть удава. Гляжу, а там стоят четыре ящика вина, которыми братья запаслись для служб, и голос говорит: «бери, никого же нет». Я очень испугался этого голоса, ведь я тогда вообще не пил… В итоге я выпил две бутылки, предварительно хитростью выпросив благословения у духовника отца Иоля, сказав, что нагретое вино мне всегда снимало температуру (а у меня действительно была высоченная температура, около 39), и духовник благословил. Видимо бесы хотели меня погубить таким образом, но слава Богу обошлось.

Еще вспоминается как Вадим Базыкин привез к нам одного художника, а в это время к нам на остров забежали три волка, чтобы спастись, поскольку лёд начал ломаться. Волки дожидались пока лёд станет крепким, выли. Художник очень боялся, даже в туалет выходил с бензопилой. Когда художник поделился своими страхами с отцом Иолем, то тот его отругал: «да какой же ты православный, раз волков боишься».

После скита Александра-Свирского, я попал на скит Всех Святых. Скитоначальником был отец Даниил, я был счастлив оказаться на этом скиту, но уже трудником.

Там, я понял, что все в монастыре делается по благословению: пекут хлеб, несут послушания в трапезной, и часто так бывает, что человек, который ничего не умеет, а у него тем не менее все получается, ибо ему споспешествует Божия благодать, он трудится не по самочинию, а по благословению. И поэтому я знаю точно, что все, кто выполняет работу в монастыре со смирением, с упованием на помощь Божию, без лености, находятся под покровом Божиим.

На скиту Всех Святых, я встретил Феликса Владимировича Кармазинова – начальника Водоканала, который приехал помолиться и с котрым я был знаком в миру по работе. Он поговорил с Владыкой Панкратием, и Владыка перевёл меня в валаамский Водоканал, сказав: тебя рекомендовал Феликс Владимирович и сестрорецкий Водоканал, благославляю принять Водоканал на острове. Так я стал инженером. 

Еще раньше, когда я был старостой в Храме Святого Апостола Петра, в Ольгино, Феликс Владимирович искал воцерковлённого столяра, для восстановления Александро-Свирского скита. Я всё бросил и поехал, но потом понял, что нельзя уходить без благословения, – если ты где-то назначен был Богом, тебя избрали старостой, то предварительно нужно попросить благословения у настоятеля. Когда мы пытаемся делать что то по-самочинию – это уже не от Бога, точно могу сказать, этому меня научил монастырь. По-самочинию или сразу ничего не получается или бывают плохие последствия. По-самочинию: считай, что ты напрасно, всуе, трудишься, а по-благословению – с тобой Господь.